Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса   ::   Говоров Александр

И он заиграл, перебирая струны. Запел протяжно, и великолепный тенор Мануйловича вторил ему:

Нищ есмь,

Села не имею,

Добра не стяжаю,

Купли не дею,

Князю не служу, боярам не точен,

В слугах не потребен,

Книжному учению забытлив,

Церкви божией не держуся,

Заповеди преступляю,

Беззакония исполнен,

Грехи совершаю!

Все пригорюнились, глядя в раскаленные уголья костра. Блаженненький ворошился, укладываясь так, чтобы каменный крест не давил. Атаман хлопнул себя по коленке, передавая лиру пану Хлупу.

- Тебе, шут, нас не понять, - сказал он. - Ты комнатная собачка, мы степные псы.

Он тоже задумался, опустив чубатую голову. Костер потрескивал, пресс ухал, выдавая один оттиск за другим. Пели предрассветные петухи.

- Да, - встрепенулся атаман, - где этот... тот... который про Устю...

Максюта выдвинул вперед Бяшу, и тот, робея и запинаясь, рассказал о Щенятьеве и его ста рублях.

- За Устинью я жизни не пожалею... - сказал Атаман, потягиваясь. Взял бы шестопер и пошел крушить Преображенские остроги! А ста рублей у меня нет. Может, Аврашку Лопухина поцарапаем, а, братва? У него кубышки водятся, я знаю!

- Треба поразведать допреж... - усомнился пан Хлуп. - А то як в тот раз сунемся, и половину перестреляют.

- Но ее же там мучат! - вскричал Максюта, как будто не Бяша, а именно он страдал по этой Устинье.

- Эх вы! - усмехнулся Татьян Татьяныч. - Воры вы, разбойнички, боговы работнички.