Избранное   ::   Петров Сергей

На арфе распят голый слух,

отвисла похоть белым задом,

пять глаз, как пять пупов, укрылись за дом,

сбежав с рябых грудей слепых старух.

И два отвесных тела рядом,

два оголенных райских древа —

долдон Адам и баба Ева,

она круговоротом чрева,

а он напыщенным шишом

бытийствуют — и нет ни лева,

ни права в их саду косом.

А страсть тверда, как кость, как остов,

как гостья гордая погостов,

и тело кружится, как остров

в житейском море суеты.

Увидишь о своем часу и ты,

как славно скачут черти в кале

и забивают кол в Господень хлеб

и как в три яруса по вертикали

вселенский вертится вертеп.

А я твой глаз и взором бос,

и у тебя в когтях храним.

Небось ты боль? Небось ты Босх?

Небось святой Иероним?

Грешит седая борода

над раскоряченной любовью,

в огне по горло города

прикованы к средневековью.

У колб, реакторов, реторт

хвостом накручивает черт,

и атомы летят на части,

и вавилонские напасти,

и всеегипетские казни,

и блудодейнейшие блазни

ползут, как слизни, в драный нос,

и черный замок точно печи

обугленные поднял плечи,

в огне и тьме он — как Патмос.

А Босха дьявольская пасха

от адской радости строга,

когда бесенок за подпаска,

а страсть подъята на рога.