Феномен фантастики   ::   Снегов Сеpгей Александpович

», чтобы сразу уяснить, какихмук стоило Пушкину, гению, одно вполне удовлетворившее его слово. Он искал, как обозначить всем известный голос соловья, и перебрал десяток прилагательных – нежный, томный, звучный, сладкий, громкий и т.п., пока не остановился на единственной, не ошаблонном, стертом:

А ночью буду слушать я

Не голос яркий соловья...

История сохранила для нас то, что Лев Толстой семь раз переписывал «Анну Каренину», что Исаак Бабель составил 17 вариантов одного рассказа, что Илья Ильф говорил Евгению Петрову, когда они совместно писали: «Женя, и вам, и мне одновременно явилось одно и то же слово. Это ужасно. Мы невольно ударились в штамп, мы пошли по шаблону». Та же история показывает бесконечно исчерканные, перегрязненные черновики у большинства крупных писателей. Мастера художественной литературы блестяще владели магией слова, но и тяжко боролись с ним, чтобы оно из равнодушного кирпича, слагающего серые страницы, стало искрой, сверкнувшей и высветившей весь текст. Генрих Манн так начинает свой роман о Генрихе IV: «Мальчик был маленький, а горы высокие». Этими несколькими словами он сказал о наварском принце не только предельно ярко, но и самое главное о его характере и мечтах.

Ничего похожего на подобное уважение к слову и схватку со словом за Слово я не встречал у молодых фантастов всех «волн» - во всяком случае тех (авторов, не волн), с какими мне пришлось встречаться. Слово, как таковое, их не интересовало. Оно не имело самостоятельного значения.