Два конца иглы (О прозе Юрия Дружникова)   ::   Аннинский Лев

Подобная же история произошла с фигурой Молотова, прозрачно зашифрованной в романе "Место" Ф.Горенштейна. Да, пожалуй, и с фигурой Сталина, каковая, по миновании страха, сделалась почти обязательной для разоблачения: вождь, меняющий сапоги на ботинки (и, странным образом, продолжающий у Дружникова курить трубку уже в разгар войны) становится в ряд с портретами, оставленными нам Гроссманом и Солженицыным, а позднее Владимовым; эти портреты воспринимаются уже не как жизненные свидетельства, а как художественные модели, не дотягивающие, впрочем, до толстовского Наполеона.

У Дружникова дело не в вожде, а в "системе", вождем увенчанной. "Технология сотворения великой лжи" -- вот что его интересует. По степени интереса к работе "административно-командного" механизма роман Дружникова перекликается с "Новым назначением" Александра Бека. Тема дезавуированной фасадной словесности сближает его с написанным Ф.Розинером "Финкельмайером" (с тем уточнением, что Розинер, прочитал "Ангелов на кончике иглы" до того, как он кончил свой роман). Еврейский же "вопрос" (у Дружникова олицетворяет собой хитроумный циник Раппопорт) заставляет вспомнить пронзительную повесть Г.Демидова "Фоне квас", ходившую в 60-е годы в списках. Сам Дружников (если учесть жанровый ход с цитированием в романе стихов простодушного умника З.К.Морного) ориентировался на "Доктора Живаго".