Плывя с Конецким   ::   Аннинский Лев

Потому что проза Конецкого - это прежде всего проза русского писателя, порожденная современной духовной ситуацией и на нее откликающаяся. Безотносительно к тому, "морской" перед нами ландшафт или "охотничий", "северный" или "южный", "парижский" или "питерский". Морской - он тоже видит сухопутную жизнь, но с неожиданного ракурса.

Конечно, вполне отвлечься от "специфики" невозможно, да и незачем. Конецкий сросся со льдами Севера, и никакие тропики (туда он тоже ходил), никакая Антарктика (было и это), никакие среднерусские дорожки (Чехов, Бунин) его от морского Севера не оторвут.

Но тогда вот вопрос: как примирить два ощущения? Первое: Конецкий вне моря непредставим; он наследник Станюковича, Новикова-Прибоя, Колбасьева; дело именно в этом: в этой теме, в этой специфике, в этой судьбе. И второе: в "морском сюжете" воплотилось нечто, этот сюжет превышающее, и Конецкий входит в ваше читательское сознание не как (не только как) знаток темы, но как исповедник определенной духовной истины, превышающей тему. То есть он, конечно, "морской писатель", но дело все-таки не в этом.

В чем же?

Почему такая странно-сдвоенная репутация у автора "Соленого льда", "Завтрашних забот" и "Третьего лишнего": морская специфика словно бы мешает ощутить более глубокую (и неуступчивую) позицию этого автора в вопросах, которые касаются всех и имеют отношение ко всему? Тут не отделишь.