В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

А потом закатимся в ресторан. - О кэй! о кэй! - смеялась и радовалась Дотти в телефон. (Всю ночь там пробыть, чтоб дома не нашли! Ведь они приходят ночами!) Постепенно токи воли возвращались в Иннокентия. Ну, хорошо, допустим, на него есть подозрение. Но ведь Щевронок и Заварзин - те прямо связаны со всеми подробностями, на них подозрение должно упасть еще раньше. Подозрение - это еще не доказательство! Хорошо, допустим - арест угрожает. Но помешать этому - способов нет. Прятать? Нечего. Так о чем заботиться? Он уже имел силу прохаживаться и размышлять. Ну, что ж, даже если арестуют. Может быть не сегодня и даже не на этой неделе. Перестать ли из-за этого жить? Или наоборот, последние дни наслаждаться ожесточенно? И почему он так перепугался? Черт возьми, так остроумно вчера вечером защищал Эпикура - отчего ж не воспользуется им сам? Там, кажется, есть неглупые мысли. Заодно думая, что надо просмотреть записные книжки, нет ли в них чего уничтожить, и вспоминая, что в старую книжку, кажется, выписывал когда-то из Эпикура, он стал листать ее, отодвинув отчет экспертов. И нашел: "Внутренние чувства удовольствия и неудовольствия суть высшие критерии добра и зла." Рассеянному уму Иннокентия эта мысль не поддалась. Он прочел дальше: "Следует знать, что бессмертия нет. Бессмертия нет - и поэтому смерть для нас - не зло, она просто нас не касается: пока существуем мы - смерти нет, а когда смерть наступит - нет нас." А это здорово, - откинулся Иннокентий.