Емельян Пугачев (Книга 2)   ::   Шишков Вячеслав

С воли, с площади скорым шагом приблизился к чану черномазый, с серьгой в ухе, малый и резким голосом крикнул одноглазому:

- Ведро!

Одноглазый почерпнул из чана ведро жидкости и перелил её через воронку в две полуведёрные фляги. Черномазый забил фляги деревянными с тряпкой втулками, запихал в мешок, взял мешок под мышку и ушёл.

"Варёная вода, должно", - подумал Лукич и направился к одноглазому напиться.

- А ну, приятель, почерпни-ка водички мне, - сказал он, - угорел чегой-то я - знать, с селёдок, страсть пить хочется.

- На сколько тебе? - спросил тот и подёргал за протянутую меж кольями верёвочку. Висевшие на ней оловянные посудинки в виде черпачков задрыгали, заплясали, как блестящие рыбки. - На копейку, на две, а вот эта - на три, в ней три глотка добрых.

- Да бог с тобой, - поднял Лукич голос, - да ведь её вон сколько в Неве, водицы-то твоей...

Кривой всхохотнул бараньим голоском:

- С такой воды, браток, живо угоришь, и лапти вверх. Не вода это, а самая забористая сивуха. Хлебнёшь - упадёшь, вскочишь - опять захочешь.

- Ты лясы-то, вижу, мастер точить. Ярославец, что ли?

- Нет, мы московские, - ответил кривоглазый, поддев из чана трёхкопеечным черпаком сивухи. Он понюхал её и стал тихонечко выливать обратно, очевидно, пытаясь соблазнить старосту. - Эх, добро винцо! Барышниковское! Ведь я не от себя, а от господина подрядчика Барышникова. У него пять таких распивочных... У него, у Барышникова-то, мотри, в пяти местах стройка идёт по Питенбурху, а в шестом - в Царском Селе - пруды он чистит. А вон тот парень, с серьгой в ухе, что ведро взял, этот от меня вразнос торгует.