Емельян Пугачев (Книга 3)   ::   Шишков Вячеслав

Тут Абдул понял, что нельзя мешать беседе, и ползком удалился прочь, а как оглянулся назад, не было уже при царе старика Захарова: исчез в сумраке, как сквозь землю провалился. И чуть погодя - пронзительный свист. То бачка-царь вложил пальцы в рот и оглушительно три раза свистнул.

- Эгей, Абдул, коня!

Опрометью Абдул за конём. Подал царю поводья, помог бачке сесть в седло. Белый конь понёс седока мглистой степью, только гул шёл под звёздами. С гиком, с присвистом скакал Емельян Иваныч и выкрикивал, сам не свой, встречу ветру:

- Будя в чужой харе ходить! Бу-дя-а-а-а... Не хочу больше по свету протухлым покойником... Живой я! Живой! Москву возьму, царь-колокол, царь-пушку... Нате, сукины дети! Пир, фиверки, звоны по всем царствам. Я вождь ваш... А кто не уверует - башку долой. Казню, всех казню! Великие крови пущу...

В эту же самую ночь подле яркого костра расположились на белой кошме атаманы. Они приказали подать себе спелых арбузов, чтобы утолить жажду после жирного ужина. Их было пятеро: Овчинников, Творогов, Чумаков, Перфильев, Федульев.

- ...а как в царицыных манифестах пишут, так оно и есть, - продолжал молодцеватый, видный Творогов, муж красотки Стеши. По борту его нарядного чекменя с галунами тянется толстая золотая цепь к часам, на пальцах три драгоценных перстня. - Макся Горшков - скоблёное рыло - жив ли, нет ли, всё уверял меня по первости: это царь, это царь... А за год-то мы и сами насмотрелись, какой он царь...