Емельян Пугачев (Книга 3)   ::   Шишков Вячеслав

- Да и парнишка Трошка пробалтывается Нениле, - ввязался Чумаков, заглатывая сочный кусок арбуза и прикрывая ладонью длинную бороду, чтоб не замочить, - пробалтывается парнишка, что, мол, царь-то ваш никто прочий, как мой батька.

- Хоть, может, он и не царь, а лучше царя дела вершит, - сказал Перфильев, сверкая исподлобья на Чумакова злобными глазами.

- А поди-ка ты, Перфиша, к журавлю на кочку! - крикнул Творогов. - Не он, а мы воюем, тот же Овчинников. В цари-то мы кого хошь могли поставить.

- Кого хошь? Хе! - сказал Перфильев, и усатое шадривое лицо его передёрнулось в ухмылке. - Чего ж вы не кого хошь, а батюшку над собой поставили? Да и не ошиблись. Батюшку народ любит, идёт за ним.

- Кто его ставил, тех нет, - выплёвывая арбузные семечки, проговорил Чумаков.

- Стало, вы на готовенькое пришли? Ну, так и не рыпайтесь, - строго сказал Перфильев.

- Батюшка - царь есть, Пётр Фёдорыч Третий! - вскинув мужественное горбоносое лицо, воскликнул Овчинников. - И вы, казаки, не дурите.

- Полно-ка ты, Андрей Афанасьич, лукавить-то, - укорчиво перебил его Творогов. - Ежели и царь, так подставной.

- А уж это не наше дело, - сказал Овчинников.

- А чьё жа?! - сорвав с головы шапку и ударив ею в ладонь, заорал Федульев.

- Всеобщее - вот чьё! - прикрикнул на него Перфильев. - И казацкое, и мужиковское... И всей России, ежели хочешь знать!

Помолчали. Ожерелье костров меркло: лагерь укладывался спать.