JК
Три комнаты на Манхэттене :: Сименон Жорж
Страница: 96 из 190Видно было, как она шевелит губами, может быть, произносит шепотом цифры или имена.
– Семнадцать. Нет, восемнадцать.
– Ты уверена, что никого не забыла?
– Я думаю, что это все, да, все.
– Включая мужа?
– Извини. Мужа я не считала. Значит, получается девятнадцать, дорогой мой. Но если бы ты только знал, насколько это все не имеет никакого значения.
– Пошли.
Они повернули назад. Они были измучены настолько, что ног под собой не чувствовали, и не произносили больше ни слова, даже не пытались начать разговор.
Вашингтон-сквер... Провинциальные и пустынные улицы Тринич-Виледжа... В лавке полуподвального этажа китаец гладил белье при ярком свете... Занавески в клеточку на окнах итальянского ресторана...
– Поднимайся!
Он шел за ней, такой спокойный и холодный, что она ощутила дрожь в затылке. Он открыл дверь.
У него был вид, будто он собирается вершить правосудие.
– Ты можешь ложиться.
– А ты?
Он? В самом деле, что же он будет делать? Проскользнув за занавеску, он прислонился лбом к оконному стеклу, слышал, как она ходит по комнате, различил скрип кровати, который та издает, когда на нее ложатся, но продолжал еще долго стоять, погруженный в свое печальное одиночество.
Наконец он возник перед ней и стал разглядывать ее так напряженно, что не дрогнул ни один мускул на лице.
Он прошептал одними губами:
– Ты...
Потом повторял, повышая каждый раз голос, и в конце концов перешел на отчаянный крик:
– Ты!.. Ты!.. Ты!..
– Семнадцать. Нет, восемнадцать.
– Ты уверена, что никого не забыла?
– Я думаю, что это все, да, все.
– Включая мужа?
– Извини. Мужа я не считала. Значит, получается девятнадцать, дорогой мой. Но если бы ты только знал, насколько это все не имеет никакого значения.
– Пошли.
Они повернули назад. Они были измучены настолько, что ног под собой не чувствовали, и не произносили больше ни слова, даже не пытались начать разговор.
Вашингтон-сквер... Провинциальные и пустынные улицы Тринич-Виледжа... В лавке полуподвального этажа китаец гладил белье при ярком свете... Занавески в клеточку на окнах итальянского ресторана...
– Поднимайся!
Он шел за ней, такой спокойный и холодный, что она ощутила дрожь в затылке. Он открыл дверь.
У него был вид, будто он собирается вершить правосудие.
– Ты можешь ложиться.
– А ты?
Он? В самом деле, что же он будет делать? Проскользнув за занавеску, он прислонился лбом к оконному стеклу, слышал, как она ходит по комнате, различил скрип кровати, который та издает, когда на нее ложатся, но продолжал еще долго стоять, погруженный в свое печальное одиночество.
Наконец он возник перед ней и стал разглядывать ее так напряженно, что не дрогнул ни один мускул на лице.
Он прошептал одними губами:
– Ты...
Потом повторял, повышая каждый раз голос, и в конце концов перешел на отчаянный крик:
– Ты!.. Ты!.. Ты!..