JК
Пир :: Сорокин Владимир Георгиевич
Страница: 10 из 71Рыжебородый коренастый Митяй вытянул из ведра с соленой водой пучок длинных розог, встряхнул над головой, перекрестился и стал сильно, с оттяжкой сечь Павлушку по небольшому бледному заду.
Павлушка завизжал.
— Понимай! Понимай! Понимай! — приговаривал Митяй.
Дубец равнодушно глядел из-под малахая, держа лакея.
Настя смотрела на содрогающиеся в полутьме ягодицы, на сучащие тонкие ноги. Юное тело Павлушки вздрагивало, пытаясь выгнуться от удара, но лавка не пускала его. Он повизгивал в такт ударам.
Сердце тяжело стучало в груди у Насти.
— Пани-май! Пани-май! Пани-май!
— Айя! Айя! Айя!
Сзади кто-то тихо рассмеялся.
Настя обернулась. Рядом стоял деревенский дурачок Порфишка. Рваная белая рубаха его выпросталась из полосатых портов, надетые на босые ноги измочаленные лапти топорщились лыками, избитое оспинами лицо светилось тихим безумием.
— А я у бане лягуху запер! Пущай от мине лягухонка родит! — голубоглазо сообщил он и засмеялся, не открывая рта.
Настя дала ему ореховую ветку и пошла к дому.
К полдню прикатил на новых дрожках отец Андрей. Стройный, высокий, с красивым русским лицом, он сжал Настину голову сильными руками, крепко поцеловал в лоб.
— Ну, Серафима бескрылая, ну, красавица писаная! Ждал, когда на именины позовут, а тут на тебе: шест-над-ца-ти-летие! И не выговоришь сразу!
Он прошуршал лиловой, с синим отливом рясой, и перед лицом Насти возникла коробочка красного сафьяна.
Павлушка завизжал.
— Понимай! Понимай! Понимай! — приговаривал Митяй.
Дубец равнодушно глядел из-под малахая, держа лакея.
Настя смотрела на содрогающиеся в полутьме ягодицы, на сучащие тонкие ноги. Юное тело Павлушки вздрагивало, пытаясь выгнуться от удара, но лавка не пускала его. Он повизгивал в такт ударам.
Сердце тяжело стучало в груди у Насти.
— Пани-май! Пани-май! Пани-май!
— Айя! Айя! Айя!
Сзади кто-то тихо рассмеялся.
Настя обернулась. Рядом стоял деревенский дурачок Порфишка. Рваная белая рубаха его выпросталась из полосатых портов, надетые на босые ноги измочаленные лапти топорщились лыками, избитое оспинами лицо светилось тихим безумием.
— А я у бане лягуху запер! Пущай от мине лягухонка родит! — голубоглазо сообщил он и засмеялся, не открывая рта.
Настя дала ему ореховую ветку и пошла к дому.
К полдню прикатил на новых дрожках отец Андрей. Стройный, высокий, с красивым русским лицом, он сжал Настину голову сильными руками, крепко поцеловал в лоб.
— Ну, Серафима бескрылая, ну, красавица писаная! Ждал, когда на именины позовут, а тут на тебе: шест-над-ца-ти-летие! И не выговоришь сразу!
Он прошуршал лиловой, с синим отливом рясой, и перед лицом Насти возникла коробочка красного сафьяна.