Страница:
40 из 51
"Горюем вами смерти незабвенного Александра Ивановича тчк сожалению делами приезд невозможен Женя Семен", -- прочла Вера.
-- От Женечки? -- спросила мать. -- Ну как, едут?
-- Да, мама, да.
Надо было сказать "нет, мама, нет", но у нее спутались "да" и "нет". Анна Савишна взяла телеграмму, порылась в кармане фартука, нашла очки, прочла, вздохнула и положила на голову дочери легкую сухую руку. Вера замотала головой -- даже эта легкая рука была тяжела.
-- Ты бы легла, дочка. Я и постель разобрала. Поди приляг.
-- Нет, мама, еще посижу.
-- Ну, как знаешь, господь с тобой.
Анна Савишна постояла у гроба, спокойно и печально глядя на мертвое лицо, поправила цветы (один, тяжелый, все падал), перекрестилась и вышла.
Вера опять осталась наедине с мужем. Если бы понять, что произошло? Внутри у нее все что-то долбило, спрашивало, перебивало само себя: да, да, да, а потом: нет, нет, нет. Спор шел между фактом, наличием смерти, и ее невозможностью. Умер? Что значит: "умер"? Бессмыслица. И все же так: умер. Не может быть. Матери хорошо, она верующая. Вера. "Не странно ль, что зовут вас Вера? Неужто можно верить вам?" Реальность пляжа, воды, чаек, счастья. И тут же, рядом, -- реальность смерти. В отчаянии Вера попробовала перекреститься, но рука забыла, как это делается.
Как полено раскалывается под колуном. Как, треща, отделяются друг от друга волокна. Так раскололась вся жизнь -- сверху донизу, одним ударом. Раскололась, распалась. Двадцать семь лет с ним, при нем, для него. Теперь ни для кого, одна. Одна, одна.
|< Пред. 38 39 40 41 42 След. >|