Плывя с Конецким   ::   Аннинский Лев

А что, это так уж важно: Хлебников заменен Булкиным или нет? И что ледоход "Драницын" на самом деле назывался как-то иначе? Самое дело-то тут в чем? В том, что фактура документальная, или в том, что смысл художественный? А может, и в том, и в другом? В том, что из достоверной фактуры извлекается смысл всеобще важный, высокий, духовно-практический, и он тем выше и чище,чем "грязнее" фактура, чем неотесаннее, грубее основа: документ, факт. Это и есть загадка документального жанра в руках мастера. А лучше сказать: загадка реальности в руках писателя, чувствующего, что у него в руках.

Конецкий не смущается под датами с "08.09" по "14.09" семь раз подряд повторить запись: "На якоре в ожидании причала и разгрузки": не боится монотонности. Он вгоняет в текст фразу: "Закрепили усы, положив 37 шлагов сизальского конца (трехдюймового) в бензель", не объясняя нам в ней ни одного слова. И, странное дело, эта монотонность и эта абракадабра действуют на меня сильнее и безотказнее, чем сюжетные повороты. Вопрос в том, что действует. Тут ведь не "романтика моря" - тут выматывающая нервы лямка, то, что Симонов назвал "сплошная ледокольная работа". Ожидание и терпение. Ожидание у моря погоды и терпение сто раз подряд делать одно и то же. И пробоины тут - не от романтических ударов о скалы, а от прозаических швартовок, в том числе халтурных, и заделываются пробоины весьма неромантично: цементными ящиками с просроченными датами хранения. Еще перед этим - опись составить: "В районе шпангоутов № 113-116 между вторым стрингером и декой вмятина размером..." Такая романтика.

Так для этой выматывающей лямки Конецкий и находит соответствующий способ изложения: "документальный дневник" с вкраплением протоколов и приложением копий.